На 86-м году жизни скончался российский и советский писатель, автор книг о солдате Иване Чонкине и «Москвы 2042» Владимир Войнович.
Осенью 1960 года СССР потребовалась «космическая» песня. До знаменательного полета Юрия Гагарина оставалось более полугода; спутники, конечно, уже летали вовсю, а сверхдержавы стремились оказаться первыми в этой космической гонке, но заказ у именитых поэтов энтузиазма не вызвал. Нужные стихи написал обычный редактор Всесоюзного радио, их удачно положил на музыку композитор Оскар Фельцман, вскоре состоялся полет Гагарина, по его стопам в космос полетели другие космонавты — и вот строки про «караваны ракет» цитировал Никита Хрущев, а Андриян Николаев и Павел Попович прямо в космосе дуэтом спели про следы, которые останутся на пыльных тропинках далеких планет.
Автора стихов звали Владимир Войнович и ему в ту пору было всего тридцать лет. С космосом он связан не был, родился в 1932-м в среднеазиатском Сталинабаде (сейчас Душанбе), там и жил несколько лет — родители работали в республиканской газете «Коммунист Таджикистана», — даже после того, как отца арестовали. К счастью, не расстреляли; он отсидел пять лет, в 1941-м перебрался с семьей к родственникам на Украине, ушел на фронт, был тяжело ранен и остался инвалидом. Владимир с матерью пережили военное время в эвакуации, а после Победы вернулись в Запорожье.
Владимир Войнович четыре года отслужил в армии, потом приехал в Москву, пытался поступить в Литинститут -стихи он начал писать еще на службе, — недолго проучился на истфаке пединститута, каким-то образом оказался на целине, снова вернулся в Москву. Устроился на радио — а потом написал про «космические карты» и стал признанным поэтом и писателем.
Эта история, наверное, больше подходит для воплощения американской мечты — однажды проснуться знаменитым. Но и в СССР социальные лифты работали почти безупречно. Войновича приняли в Союз писателей, он начал публиковаться в толстых литературных журналах. О его признании — как минимум среди коллег — говорит и тот факт, что он стал одним из авторов коллективного романа-буриме «Смеётся тот, кто смеётся» — наряду с Валентином Катаевым, Василием Аксёновым и Фазилем Искандером.
Так бы, наверное, продолжалось и дальше, но в конце 60-х Войнович примкнул к правозащитному движению; по его признанию, он это сделал во время процесса над Синявским и Даниэлем. У него возникли трудности с публикациями, его исключили из писательского союза, потом сотрудники КГБ отравили его (в одном интервью он рассказывал, что по распоряжению Бориса Ельцина ему подтвердили факт покушения). Монументальный роман Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», который он писал более десяти лет, оказался никому в СССР не нужен — и в итоге был опубликован на Западе.
И нет ничего удивительного, что в 1980-м Войновича просто-напросто выдворили из СССР, а потом и лишили советского гражданства — за «идеологическую несовместимость».
«Теперь за анекдоты не расстреливают. Теперь гуманность, больше трёх лет не дают. Доверие нам оказывают. А мы им злоупотребляем», — с горечью писал он уже в эмиграции в водевиле «Фиктивный брак».
А в открытом письме Брежневу в 1981-м, сразу после указа о лишении гражданства, Войнович писал, что его деятельность «оценили незаслуженно высоко».
Владимир Войнович: если наверху будут воровать, то и низы поступят так же
«Я не подрывал престиж советского государства. У советского государства, благодаря усилиям его руководителей и Вашему личному вкладу, никакого престижа нет. Поэтому по справедливости Вам следовало бы лишить гражданства себя самого», — указывал писатель.
Как и у режиссера Юрия Любимова, эмиграция Войновича продлилась не очень долго. Наступила перестройка, настали совершенно другие времена, в СССР начали выходить его книги — первой был «Чонкин», потом настала очередь пророческой антиутопии «Москва 2042», в театрах ставили пьесу «Кот домашний средней пушистости», написанную им в соавторстве с Григорием Гориным. В 1990-м и гражданство вернули, а в 2000-м даже дали Государственную премию — формально за роман «Монументальная пропаганда», фактически — за то, что остался самим собой, несмотря на все испытания.
Войнович действительно не менялся. Он был собой, когда протестовал против преследования инакомыслящих в 60-х, и когда пытался договориться с властями о своих публикация в Советском Союзе в 70-е, и когда вновь принимал гражданство СССР. И много позже, когда получал Госпремию, когда выступал с критикой действий властей уже российских — это все был он, все тот же Войнович, который от всего сердца написал в 60-м:
«Я верю, друзья,караваны ракет
Помчат нас вперёд от звезды до звезды.
На пыльных тропинках далёких планет
Останутся наши следы».